We’ve updated our Terms of Use to reflect our new entity name and address. You can review the changes here.
We’ve updated our Terms of Use. You can review the changes here.

д​е​т​с​т​в​о​, о​т​р​о​ч​е​с​т​в​о​, к​о​с​м​о​с [MNMN301]

by jabberwacky

/
1.
будем жить в старой хрущёвке где-то на окраине города, будем работать по десять часов в сутки, чтобы реже чувствовать голод. но на страницах счастливых книг нас будет настигать отчаяние: мы будем плакать и улыбаться там, вместе с ее героями. наш район разбомбят талибы, или случится землетрясение, на наш балкон упадет сверху балкон алкаша соседа. время наварит всем каши по заслугам или как получится, главное - что горит лампа наша, а нам есть дело друг до друга. будем лежать на полу рядом, укутываясь рваным пледом, когда нашу комнату опечатают, наверное, за неуплаченный свет. пока взрываются бочки с похором в зоне всемирного тяготения я буду целовать тебя, смешивая рабочие будни и сновидения. дождь барабанит в грязные стекла, депо глотает лишних, как мусор, процесс истекания мыслями топит соседа, стекает по люстре. невозмутимо шагает время, даже в моменты твоего крика. мы пускаем кораблики в своих венах, встаем и уходим в сторону лифта. серая улица полна чудовищ, взгляды расчерчивают ватман асфальта, пентаграммы и треугольники - город стареет быстрее, чем надо. не поспеваем за его танцем, наше па, это наши ошибки. вода из крана стекает по лбу, когда доходит до языка, то она становится нетерпимо сладкой или горькой, но до сих пор еще непонятно - в капле отражается все пространство, но нет космоса, как это? но нет космоса, как это? старость уютна, молодость безрассудна. стоит ли считать время, ведь на это уйдут все минуты? но ноги ведут на кухню а что же, нам здесь все так же уютно уснуть у своей жемчужины обнявшимися рано утром. нас отвергает организм города мы лишние, как Антлантида, огромным напором выплескиваемся на зонты своих пряничных миров. мы не нашли здесь и половины того, что искали в иллюминаторах, часы показывают полдевятого, но это время нам не подвластно. этот мир скорей всего болен а наша жизнь - лишь его метастаза, пока тело хозяина ломит построили мост планов на завтра. снег поедает ржавчину осени, тебя по скулам глажу рукою, а дни везут нас за город - это еще один день наш с тобою. будем вступать во светлое завтра, читая в маршрутках антиутопию. простуда и мой хронический кашель не помешают нам вдыхать глубоко. повернулась планета на градус, пока выбирали товары со скидкой. новое пространства рендерится, нам не важно, что с остальными. пусть в акватории разольется топливо, русло рек наполнится кровью, заклюют президента коршуны – нас это все не слишком расстроит. если нас не повяжут сотрудники ВОХР, и если нас не размажет поездом, мы обязательно на выходных поднимемся на пик собственных гор. не поспевая за танцем города, наше па - это наши ошибки, вода из крана стекает по лбу, когда доходит до языка, то она становится нетерпимо сладкой или горькой, но до сих пор еще непонятно - в капле отражается все пространство, но нет космоса, как это? старость уютна, молодость безрассудна. стоит ли считать время ведь на это уйдут все минуты? но ноги ведут на кухню, а что же, нам здесь все так же уютно уснуть у своей жемчужины, обнявшимися ранним утром.
2.
пусть жизнь - полоса инерции, пока в груди колотится сердце, фотографии прошлых дней кажутся большим, чем просто проекцией. сочетание нескольких линий и векторов вокруг человека - это памятник моменту времени, пути к которому больше нет. ведь я бывал в этих странах, и странно, что порывался обратно. еще задолго до олимпиады я был довольным и малым. а сейчас был рад бы и малому - вдохнуть в себя запах от старого, но этот кусок бумаги – все, что мне на память осталось. именно там я был настоящим и там был рад подурачиться, именно там я знал ровно столько, сколько мне нужно для счастья. там люди еще не учились латать на сердце рваные раны, и именно в этих странах мои родители шагали рядом. ползти вверх по отвесным скалам и неистово ждать взросления, дак что может быть прекраснее чем тратить ненамеренно детство? но эта программа все реже появлялась на экране телика, а я все стремился вверх, совсем позабыв с собой лестницу. хоть и звезда по-прежнему светит, зрачки глаз уже не поддаются сужению. счастливые лица машут рукой линзе, я с ними. ощущение есть - что это другой мир и он не был моим, как минимум. моргнул электрический глаз зафиксировав эпизод чьей-то жизни, греет след, электрический свет на глянце превращается в блики. не пролезть сквозь проход - то не турникеты метро, увы, в этом месте нет постовых, тут попросту нет входа и выхода. но есть эти воспоминания, заляпанные «девять на двенадцать». кусок бумаги - или фрагмент огромного пазла - я не знаю. там, я будто бы шел вдаль, сменяя маршруты взросления. звезда по-прежнему светит, но зрачки больше не поддаются сужению. я там еще не искал себя и тебя, еще не искал нас всех. и даже догадаться не мог, что же там, по ту сторону двери. я просто верил, и шел, лез в лабиринты, и падал в костры. я просто вел себя так, как будто я сам проник в свои сны. наслаждаюсь каждой секундой полета со сломанной веткой дерева, там я знал - что это планета именно вокруг меня вертится. слишком мало – для нас, слишком много – для них, слишком много слов и слов. плетется узор, иголка молчанием проткнула кожу грозовых облаков. а поезд совсем недавно ушел, я могу так просто вдохнуть его дым на перроне. легкие – два мешка, переносящих отсыревшее желание проснуться в месте, которое могу лишь помнить
3.
ветер перевернул урну, урна - нутро наружу. хлопок двух суховатых рук – щелчок - пространство поделено. кому-то досталась река, а неудачникам досталась суша. рейс отправляет к нам тебя околоплодным течением. важна принадлежность к касте, одна из них на земле. ее принцип - вера в счастье - повседневная рутина. механизм повиновения - металлический шар на цепи к стопе, в головах – жажда познания уже отданного им мира. это зона порабощения всех – угол отбывания наказания. литосфера вынуждает каждого смиренно подчиниться режиму. вытрезвитель - для пьяных, а быдлу - планета и осязание. это как ссылка в Сибирь, на минное поле без мины. раскуривание «спайсов жизни», деление - не ради смысла. на планете для лузеров, кто понял - лузер в квадрате. в этом месте за кротость редко получают амнистию, но зато косвенно каждый другому облегчает страдания. театр. актеры играют себя в своем образе. тереби колоду, может изменится что-нибудь. все останется на твоей совести. театр. актеры играют себя в своем образе. тереби колоду, возможно, что-то изменится. все останется на твоей совести. все останется здесь. источник репрессий массовых, носители собственной совести, выхлопные трубы заводов эякулируют смогом на город. узники полушарий мозга в рабстве у подъемов солнца, бег по тонкому льду, как муха между слоев бутерброда. творец оставил нам пищу - сейчас уже пробовать брезгуем. добро - на то, что просрочено, ясность - на то, что упорото. бег по вене терпения, хроническое биение сердца, это не свободный полет - а просто адаптация к кислороду. при извержении в Йелоустоуне лелей персональную миссию. долг всего лишь один, зато он одинаков для каждого: отбыть срок наказания свой среди собственных мыслей, как пробовать в пустыне сахара песком утолить жажду. но есть другое пространство, быть может, оно по соседству, где не существует страданий, ровно, как и нет твоей задницы. там никто ничего не испортит, ну, или это просто мне кажется. театр идиотских иллюзий. балкон. второй ряд. театр. актеры играют себя в своем образе. тереби колоду, может изменится что-нибудь. все останется на твоей совести. театр. актеры играют себя в своем образе. тереби колоду, возможно, что-то изменится. все останется на твоей совести. все останется здесь.
4.
первая война - там всегда самые большие жертвы, а дальше уже можно привыкнуть или иначе расставить приоритеты. искать выход – горящие здания, найти выход – раненные. навсегда покончив с канистрой воды, что назвали слезами. «это только в первый раз больно» – говорит всем нам большой брат. «ситуация под контролем» – говорит всем нам большой брат. но за большой головою брата настенные часы. а за спинами идущих рядом – ад. засыпая наперегонки, люди прилегают костями к земле, раскаты под солнца закат – никто не сказал, что выживут все. «это только в первый раз больно» – дадут понять пробитые девятины, «только в первый раз страшно» – расскажут глаза, покинувшие свою квартиру. «это просто такая игра» – отец волнуясь, объясняет сыну, пока тот собирает вещи и кладет аккуратно в багажник машины. это просто карточный домик и он подчиняется действию ветра. война - это ведро с водою на голову замерзшему, но ждавшему лета. это просто природа затаила дыхание. ты слышишь этот звук? его нет. потому что нету питания, потому что в войну играют без света. фотографии этого времени вновь зафиксируют наличие жизни, ведь она есть везде, где есть смерть, но хватит ли силы ей насладиться? туман над шпилем высотки город обнял, как любящий дед, неопытных внуков. туман над шпилем опустится вниз, конденсатом на губы. сегодня дети не идут в школу, сегодня просто немножко хмуро, но ты улыбайся, ведь все-таки, возможно, завтра уже не будет и утра. а влажный асфальт греет тех, кто еще недавно в него поплевывал. война - это маленький повод для всех вальсировать на пороге обрыва в пропасть. мы стоим – дорога едет под нами, мы едем – дорога едет под нами. бесполезно сопротивление. как в жерновах камень застряли, не знаем точно, куда мы едем, но едем и главное для нас, что едем мы вместе. война - то, что случилось с нами со всеми прямо сейчас, прямо здесь, прямо сейчас, прямо здесь, прямо сейчас, прямо здесь.
5.
когда чувствуешь – язык становится валуном, а все мои мысли – тяжесть. ты посчитай все это примитивом, банальщиной, фантазией. выдуманные сценарии назови грубым словом. но что потом? мы помиримся снова? или ты скажешь, что все это – чистая правда, извини, что не оправдала твои ожидания, но так было надо. ты просто лети по ветру целлофановым пакетом, ты просто рви букеты, но не мне. ты просто побудь с собой наедине. мне нужно тебя оставить, я – вперед, а ты – здесь, сзади. просто, это расстояние виновато, я честно не хотела, и честно не подозревала, но что-то его выросло во что-то мое, а ты все такой же славный, но… что же поделать, планета крутится. мое тело во власти сердца, я не в состоянии ему перечить. я помню, что ты тоже грелся от его стуков но, все-таки, теперь это место рассчитано на другие руки. пойми, я честно не хотела, и честно не подозревала, но что-то его выросло во что-то мое, а ты все такой же славный, но.. серьезно, честно не хотела, и честно не подозревала, но что-то его выросло во что-то мое, а ты все такой же славный, но.. тогда и чувствуешь – язык становится валуном. третья часть, третья персона, третий видеоряд. кресло на двоих, стул на одного, мысли для нуля. так распорядилось время, что поделать.. но мы-то знаем с тобой, что есть настоящая, светлая. он такой же как ты, но чуть более свежий. не обижайся, начиная с момента этого мы будем видеться реж, а позже наши пути вовсе перестанут пересекаться мы не вместе, но это не значит, что ты перестал мне нравиться. наша разлука – не повод в себе копаться. помнишь, как ты краснел, в первый раз расстегивая мне бюстгальтер? а помнишь, как я плакала, а ты кривлялся, чтобы хоть как-то утешить, помнишь? я была так счастлива, что готова прыгнуть с балкона была. я так благодарна тебе за все наше время. ты справишься, ведь ты сильный! скоро ты станешь для кого-то другого первым, скоро ты станешь для кого-то другого целым миром. пойми, я честно не хотела, и честно не подозревала, но что-то его выросло во что-то мое… да бред, не слушай – всё враньё.
6.
коля 02:45
я высунулся в иллюминатор плоской тарелки, и вывалился прямо в центр кукурузного поля. меня нашел старый дед с ружьем – егерь, отмыл в тазу и нарек именем – Коля. я так и рос у него - рубил дрова, пас оленей, пока не вырос, и не ударила в голову похоть. но женщин в округе не было, а я каждый день стал задумываться, как жить на земле плохо. и вот мне уже за двадцать, а я - в лесу, прозябаю, читаю книги, слушаю звуки природы, но как-то, знаете ли, бренно, я вам скажу бытие человека постигшего глубину болота. и вот я, Коля, лежу сплевываю в потолок, в перерывах изнуряю себя мрачными думами, о том, как покончить с этим, и какой толк, если жизнь не несет в себе правосудия? жизнь делится целиком на идентичные части, как пустые медовые соты с шестью гранями. то ли хочется застрять у медведя в пасти, то ли хватит с лихвой мысленного наказания. снится ночью тарелка, я там с кем-то гуляю, среди плазмы, в валенках и шапке-ушанке, веселимся, скользим по зеленой слизи ногами, но, поскользнувшись, я выпал из окна шаттла. на утро проснулся живым - стало грустно, и я четко решил, что земных мук довольно. план нехитрый: веревка, мыло, табурет, люстра, я пошел за набором, сквозь кукурузное поле. мне кричит за спиной старый егерь «Коля!», я обернулся, и стал взбиратья на смотровую, а оттуда увидел их - нет, это не круги в поле - это надпись на нем: «Коля, я вас люблю». и если бы было так просто, а я не был оленем, то, пожалуй, история закончилась бы хэппи эндом. я начал рисовать кругами послание на земле, но допустил кучу ошибок орфографических, и напортачил с ответом. прилетела тарелка, забрала не туда, высадила не на той станции, но как же так, эй, это что за планета? где егерь?
7.
тут все написано просто, как будто стихи от Хармса, как на заборе художество, как у пьяного танцы. я похожу на него тем больше, чем старше, время - каша, но, прежде чем есть, я все же привык переспрашивать. ту ситуацию не вытянуть тоской в эмоциях зрителей, провокациям серых кителей, мне просто положено быть им – человеком, который застрял в плену ежедневных событий, на гей-параде желаний, в финансовой бирже соитий. я пополняю запасы слов, но трачу попросту фразы. пропуск - просто бумага, есть гост на честь и отвагу. я не хочу, чтобы так вот мой мозг тут пал под атакой людей, что лезут катаной в глазное яблоко фактов. покрылась точками кожа, любому терпению – полно. мой подопечный выхватил нож и сунул радости в горло. ее фигура бесформенна, и оперировать буду долго, соединяя в шрам бытие с расчленением органа. в мое сознание может вместиться два бигтейсти, ржавая чугунная ванна, и отверстия с крестиком. в нем можно ковыряться пальцем, а после испачкать кому-то белую истину мысли намокшим комком шерсти. в эту огромную пропасть сложнее всего запрыгнуть, ее видно издалека, и нарочно тебя отведут инстинкты. но это только пока что – время собраться с мыслями, ведь инстинкт самозащиты отключается первым выстрелом. все миссисы и мистеры ныряют в бездну как в сливки, сотни ревущих на митинге домашние люди, как дикие. злость, как пирог без начинки пекут секунды в духовке, теперь мне главное, вовремя скормить тому, кто голодный. жертвой агрессии станут покровы кожи, нервные клетки, дрожащие пальцы, таблетки, на кухне греется чайник. этой ночью длинной кто-то засунет пальцы в розетку – новая елка зажжется на площади для молчаний.
8.
души эксгибиция будто бы стала традицией, словно ампулой шприц, лицо наливается кровью, но для тех, кто не понял, гонево - принцип беспринципных пони, а цирк репетирует номер. мои факты неточны, кислые доводы в силе — это автодоводчик - незаменимый рабочий, попеременно точки с тире вытисняют буквы со строчки, мое мнимое — точно. а то, что скажу, станет предметом для культа. скульптор лепит себе из пластмассы фигурки, вуду сами кусаются, как каракурты, заели молния куртки, рука тушит окурки. этот класс задушит вас, у кассы ландышевый освежитель для воздуха, кассир кушает ростбиф, одиночество никогда не выйдет из моды, минорные ноты делают минорными морды. и вот мужик усатый рассказывает постулаты, его фразы научные обучены ставить маты, на шахматной доске всем моим мыслям ватным – семинар как слепить из карлика кого-то статного. голова лежит отдельно от тела, без дела, на парте, в нее проникая, как варенье в скатерть. как на удачной пати, лежу лицом в салате, желание ныть расщепляет либидо на атомы. но грубый голос шепчет из-под шапки «так-надо», и что-то так подмывает, больше не ходить на попятную. во мне сжигает отчаянный бес с азартом конверт в который я всю жизнь желанья прятал. кассир не спросит сдачу, кассиру пофиг, значит, моя жизнь - лишь мой собственный футбольный мячик, который хочется пнуть, чтоб он отлетел подальше. ты отошел для удара, но его пнули раньше. звуки красной ветки метро, забитой тромбами, кажется, под левой лопаткой установлена бомба. что мне делать, нагуглите и пришлите кто-нибудь ответы, но попадут в папку спам все ваши советы. засыпают пьяными в моих ушных коридорах споры, ругань, размышления, обиды, ссоры, идет вольная борьба со своими же принципами липосакция амбиций и ампутация личности. да, мне может присниться, как я всем ссу на лица, обижаю полицию и разносчиков пиццы, колю инфицированным шприцем, но ведь по факту-то я и есть обе стороны, оба конца палки. катакомбы научных слов - и я в безопасности, праздно запутался в коже человекообразного, разного размера и рода трубы ТЭЦ за городом, и единственная одинокая одноэтажного морга. волком смотрят глаза из-за глазной щелки, такое ощущение, что осталось мне только и думать о том, сколько начислят зарплату, что купить, чтоб быть в глазах остальных адекватным? но «здравствуйте» – кричу вам с последней я парты, проснувшись, хочу сказать, что так счастлив продать вам недорого волосы, кожу не норковую, а хорька лесного от силы, а также его сердце, печень и жилы, взвести кости, язык грамм двести, на вид без плесени, рожа не треснет. одиночество никогда не выйдет из моды – минорные ноты делают грусть интересней.
9.
маленькими ножками в сандалях будущий человек советского союза шагает домой в светлое будущее, на шее повязан узел. меж подснежников новостроек сковородка асфальта плавит ларьки с газировкой. наше дело – правое, мегафоны на столбах фонарных от советского информбюро вещают голосом Левитана. партия решила: курс направления – запад. никто не ездит по тротуарам и даже маньяки стесняются. пока один жарит картошку, жители этажа коммуналки воспитывают детей выбивая дурь из башки палкой. зарядка - адреналин в сердце. партии гуляют на съездах, шевелит бровями вождь, ходит в Макдональдс Америка, играют советские гимны. вдыхай этот воздух глубже – завтра тебя, инженер будущего, будущему твоему же подадут на ужин. мальчик в вязанной кофте – очки отцовские треснули. в этом кабинете так невежливо просят раздеться, в союзе не было секса, но были спортивные секции. так что потом на Красной Пресне на всех лейся, песня. девочка в вязанной кофте – косы синие скрещены. в этом кабинете так невежливо просят раздеться, в союзе не было секса, но были те, кому за семьдесят, так что сквиртом у пионерки на всех лейся, песня. дали в конверте з/п, а он огрел мастака монтировкой, его приветствует партия, в комсомолке первая полоса, его одеколон тройной, шаги становятся убежденнее. девушка в водолазке, в компании слегка оголяет шею, слегка приспускает ворот, но верные сыны коммунизма не предаются соблазнам. необходимо купить кефир и воском деревянные лыжи смазать. дома стали чуть ниже, а фонарей матовый цвет уже не очень похож на лунный – инженер ногами уставшими в шестой раз за сутки идет по маршруту к своей парадной, держа карандаш за ухом, так, на всякий случай. и если нужна будут помощь, соседка пожертвует мясо, вырвет из груди ломоть, за родину и за Сталина. пока облизывал оборот конверта случайно, сглотнул обиду боль и отчаяние. мальчик в вязанной кофте – очки отцовские треснули. в этом кабинете так невежливо просят раздеться, в союзе не было секса, но были спортивные секции. так что потом на Красной Пресне на всех лейся, песня. девочка в вязанной кофте – косы синие скрещены. в этом кабинете так невежливо просят раздеться, в союзе не было секса, но были те, кому за семьдесят, так что сквиртом у пионерки на всех лейся, песня. товарищам товарные чеки, на прилавках все свалено. черно-белый образ жизни перед большими глазами. большой брат любит фильм о суете в муравейнике, как люди строят дно себе, выкладывая свой камин сами, вечерами, могильными кирпичами. победы спортивные, борщ на усах Айболита, транспаранты на улицах, да здравствует наш народ молодой и не убитый наркотиками! нам песня жить помогает, пока переваривается мозг в желудке, на фабрике расфасуют все по кулькам, и в переулке пока новый школьник подтягивается, старик в столовой завтракает – на груди сто значков, полученных за повиновение и заслуги в трудовой деятельности. он готов просто взять и теперь уже, наконец, умереть. но партия запрещает рабочему классу даже раз в день думать о смерти. звуки советского гимна, крыши текут от счастья, счастье – когда он - заводской, а она – из рабоче-крестьянской. обнявшис,ь идут к подъезду выигранной в лотерее квартиры, но меж ними никогда не будет секса в день перемирия. звуки советского гимна, крыши текут от счастья, счастье – когда он - заводской, а она – из рабоче-крестьянской. обнявшис,ь идут к подъезду выигранной в лотерее квартиры, но между ними никогда не будет секса
10.
шесть мудрецов проживали в одной хрущёвке, но ситуация у них была до боли неловкой – один из них как-то решил избавиться от бренности бытия, он вышел на балкон и закончил свои страдания. двое других принялись спорить кто же из них виноват, словно делили общее яйцо два сиамских брата. но так они в перепалке не смогли найти правды, в апогей страстей один другому сунул в лицо палкой. когда тот схватился за нож, на крики в комнату вошел третий: «что вы творите здесь вы же мудрейшие сукины дети!?» открыл огромный талмуд и вслух начал чтение басен, двое разъяренных тут же сменили свой объект ярости. а их общий друг мудрец занимался психоанализом, он просто шел домой и анализировал на улице каждого : это кот здесь ссыт, потому что у нее нет хозяина, этот человек такой хмурый потому что он просто устал. а я есть такой умный, потому что много читаю, я в хорошей форме, потому что приветствую спорт и поднимаюсь по лестнице только пешком, я просвещен, как будто жрец Будды, я сейчас мудрее, чем был сегодня утром. а завтра однозначно мудрее, чем сегодня буду, но только он вошел в комнату ему прилетело в бубен. он потерял ориентацию и отключил связь с реальностью – это был первый подобный случай в его богатейшей практике. «слишком много напоказ, ребята, слишком мало искреннего» ¬– твердил окровавленным ртом с пола один ушатанный. а двое других верив свято, что всего лишь люцидный сон друг друга портили шилом и кромсали кожу ножом. другой мудрец слушал грущей на кухне в наушниках, минором закидываясь ощущал собственную ненужность. «постоянна лишь музыка и моя шизофрения» – размышлял он, я мог бы делать поступки, но всего лишь сижу, как говно. в человеке должны быть чувства, он должен выжимать соки, а в моем теле лишь стриптококки и стафилококки. как бы с этим со всем научиться мириться, что ли, он отбросил Кафку и пошел кричать в микрофон, как школьник. но когда вошел в комнату увидел винегрет из сожителей, он в корне потерял мотивацию сел и включил телевизор. на нем шел «Вечерний Ургант» – он немножко посмеялся, потом, закатав рукава, сложил все трупы в один угол. потом, посидел вконтакте, потом постарел и умер – эта история о том, что от теории к практике сложно перейти, если ты через чур умный, и по избавлению от ума не подготовил тактики. ты посидел вконтакте, потом постарел и умер – эта история о том, что от мыслей к действиям сложно перейти, если ты через чур амёбообразен, и по избавлению от недуга не подготовил средства.
11.
я в жизни этой не очень-то хочу работать, хочу часто заниматься сексом и путешествовать много, хочу не чувствовать голода и постоянно иметь возможность, если сильно припрёт, зашивать собеседнику рот. одев неброскую куртку, спускаться, в аэропорт, ведь это моя личная собственность а я люблю перелеты. я бы зла никому не желал, ведь не было б в том нужды. не зависел бы от директора я, на курс доллара до п***ы. мне многого-то и не надо – любимую девушку рядом, уютный спокойный мир на берегу озера с садом. но всю эту идиллию портит единственный сучий факт: мне приходится работать и жить на одну зарплату. ее хватает разве что покрыть коммунальные счеты, я экономлю на сахаре к чаю, да уж чего там, я в машине кондёр отключаю не ради эксперимента, зарплату больше, чем я получает любой милиционер. брожу от рабочего места, до стебелька писсуара в поисках истины, ну, мало ли где завалялась.. чтоб купить билет на поезд нужно ждать отпускных, б***ь, что это мне скажи? да так живут только бомжи ведь я родился в стране, где каждому даруется что-то: бесплатная медицинская помощь или бесплатная учеба. первая – беспонтова, вторая – не слишком-то и бесплатна. эти варианты не в счет, дак где моя зеленая карта? и где мои путешествия? ничего не имел бы против, хотя бы, стран близлежащих, небольших или небогатых. но вот широкий губернатор с плакатов мне улыбается – мол, ты живи себе, парень и реже варежку разевай! «я регулирую экономику, квартиры раздаю нищим, а ты продолжай работать дальше отстраивай свое днище, выбрось из головы те глюки – поездки какие-то, уютное спокойствие, состарься сначала, я там посмотрим. захочешь ли ты дальше в том же духе, быть может, потом скажешь, что был ведом, что был глупее, моложе. а сейчас образумился, упадешь на колени, заплачешь, будешь мне благодарен, что все жизнь на заводе батрачил. и счастье твое в бараке, оплата его – ползарплаты, свобода-то вот она – лишь потяни за рычаг.» барак ведь тоже не мало, да и зарплату не каждому платят, но пока думал об этом я случайно обоссал стульчак. чеши мошонку в раздумьях, чужие берега близко, на карту мира глядя, ты в общем то, весь мир видишь. а если выучишь столицы стран и все портовые города, тогда создастся ощущения что ты там уже побывал. чеши мошонку в раздумьях, чужие берега близко, на карту мира глядя, ты в общем то, весь мир видишь. а если выучишь столицы стран и все портовые города, тогда создастся ощущения что ты там уже побывал. и не говори потом, что нигде не был и жизнь твоя – говно.
12.
(ты случайно не заметил, как) бывшие собутыльники, они же – главные тунеядцы города потолстели как шутки школьника, из среднеобразовательной школы? ты не замечал, что вы росли, не замечал, как тусовки кололись, теперь у каждого свое место и видение жизненных удовольствий. время шло, тропинки множились, свернул налево – привет взрослость, они остались, как фильм посмотренный, лежащим на полке. с чего бы искать с ними встреч, их и по именам не вспомнить, покуда тебя не найдут сами вконтакте рожи твоего прошлого. некрасивые фотографии, у них сардельки вместо пальцев, но они вовсе не уродливее опухших от синьки хозяев. дети начала девяностых годов и самого конца восьмидесятых остались в памяти детьми, а это чужие уже какие-то дяди. это чужие, какие-то бляди, упыри в свитерах в клубе. я не понимаю прикола, когда два парня целуются в губы. я как-то встретил на улице в далеком прошлом хорошего друга – метаморфозам нет места – мне предложили в подъезде бухнуть. ведь уж лет десять прошло, а в голове все по-старому, раньше это казалось нормальным, и даже казалось правильным. я посмотрел другими глазами, нашел все десять отличий, между тем школьником, которого знал и заложником своих привычек. я видел его и дальше, но не стремился здороваться. меня время вперед тащит из прошлого, будто за волосы. почему не дать волю бесам? но время былых утех кончилось. ребенок перенял отчество, дальше, что там после отрочества? впереди есть те, что казались проблемами странного свойства, и нет тех почти, что решались клерасилом и дрочкой. угары стухли, как сельди в солярии, но ничего в этом странного. на работе по локоть в соляре, не вставляют вопли соляриса, жопа жирнее салями, подбородок на шее слоями. прошлых лет друзья на фото все так же вверх поднимают бокалы. водолазку на тело напялив, у которой рукав был испачкан соплями, очертив территории, прошлое наше, руками машет. в общем то, было весело там, было много забавных историй, но сейчас самая важная. она не для всех одинакова. вроде росли в одном обществе, пили вроде бы из одной бочки. вирус города заполз под кожу и откусил половине пол-легкого и полпочки. теперь уже норма за вечер полпачки. какая разница - кто-то бухает, а кто-то работает до усрачки? без баскетбола, но с литрболом в круговороте дел есть только портвейн с кока-колой. бесы наяривают тебе в рот свое отличие от бесов женского пола. толстыми пальцами не попадает в свой нос, бывалый ведущий местного шоу. «все будет хорошо, ребята» – говорит он: «все будет хорошо». двор, где воспитались толпы людей а с ними тонна зверья но будто бы все мимо кассы. но нам вряд ли важен конец, если мы смотрим кино одни, среди сидений пластмассовых. двор, где воспитались толпы людей а с ними тонна зверья но будто бы все мимо кассы. но нам вряд ли важен конец, если мы смотрим кино одни, среди сидений пластмассовых.
13.
так тяжело бывает расставаться, пусть даже на мгновение, на несколько часов. мгновение может нам не показаться таким коротким, все же, стоп! давай останемся, еще хотя бы на пару слов, на пару губ прикосновений, давай не будем мы сейчас прощаться и никогда и ни за что на свете! дороги долги, циферблат – кольцо, и как бы нам не заблудиться в этом поле? средь сосен и зеленой хвои дак, как же не ударить в грязь лицом? я знаю путь один - не расставаться, пожалуйста, секунды, встаньте! хотя бы раз, простите нас, но как остаться нам навсегда тут посреди прощанья? как рядом нам побыть еще чуть-чуть? я знаю, скоро мы вернемся. пожалуйста, пускай все сон и мы проснемся, когда не нужно будет собираться в путь. главное, держаться, думать на отречённые темы, не касаться больного, не драматизировать, отбросить ностальгию, ведь все это временно, пусть и ново, пусть и нелепо, пусть и необходимо. и страшного ничего в том, что поезд уже уносит тебя куда-то туда, за тысячу километров. мы обязательно стерпим, разделенные временем, я с тобой, я люблю тебя я скоро к тебе приеду. мы познакомились в странное время, хотя, бывает ли оно не странным? как понедельник вслед воскресенью пришли к нам в дом ноября декады. мы познакомились, будто бы, раньше, а этой осенью – по новой открылись, друг друга зная всю жизнь не страшно, смотря в глаза называть по имени. сквозь темноту новогодней гирляндой вечерний свет горит тысячей окон, окон тысячи - нам их столько не надо, нам с лихвой хватит тепла одного. мы познакомились в странное время, - то неожиданное и долгожданное. как замечательно, что мы осмелились друг для друга стать самыми главными. главное, держаться, думать на отречённые темы, не касаться больного, не драматизировать, отбросить ностальгию, ведь все это временно, пусть и ново, пусть и нелепо, пусть и необходимо. и страшного ничего в том, что поезд уже уносит тебя куда-то туда, за тысячу километров. мы обязательно стерпим, я верю, верю, верю.

about

эпиграф.

жизненный путь любого ребенка начинается не в том мире, в котором закончится. день за днем, открытие за открытием, война за войной превращает беззаботного ребенка во взрослого человека. время ведет за руку, знакомит, учит. вчера ему читали хармса и пускали кораблики в венах проталин, а сегодня он чувствует сожаление о том, что это время безвозвратно утеряно. время учит чувствовать. приходят переживания, волнения, чувства любви и ненависти, доверия и ревности. время учит радоваться и грустить. идет бесконечный поиск себя настоящего и настоящих людей вокруг себя. подросток в достаточной степени владеет миром, достаточно мудр, но этот мир все еще не перестает его удивлять. а тот, в свою очередь, не перестает задумываться над мироустройством, открывая для себя все новые постулаты, и все чаще задавая себе вопрос: неужели, это все?
нет, это не все. впереди - чтение хармса и запуск корабликов для нового счастливца. и, да, ребенок в человеке не умирает, он отправляется в космос.
__________________________________________________
vk.com/jabberwacky
www.lastfm.ru/music/jabberwacky

FREE DOWNLOAD:
archive.org/details/MNMN301
mnmn-rec.ru/releases/details/301

credits

released December 21, 2014

license

tags

about

MONUMENTAL NETLABEL Armenia

MONUMENTAL NETLABEL - a non-commercial Internet label directed to distribution and advance of experimental music of various genres.

since 2011

contact / help

Contact MONUMENTAL NETLABEL

Streaming and
Download help

Report this album or account

If you like детство, отрочество, космос [MNMN301], you may also like: